Миара потом пересказала мне все, что было, хотя пересказывать особенно было нечего. Она танцевала четыре раза. Опять явилась неведомая красотка, и лорд танцевал только с ней, и еще обо мне спрашивал блондинистый тип, с которым я якобы познакомилась в прошлый раз. Покрываясь холодным потом, я взмолила всех богов, чтобы это был другой блондин, а не Адар. Но особой уверенности не было. Точнее, вообще не было. Бедная моя репутация. Потом Миара снова села за пианино и грустная мелодия лилась из-под ее пальцев, а я думала о том, что любой бы в нее влюбился, если бы услышал, как она играет. Сводная сестрица ловко перебирала клавиши и казалось вместе с музыкой моя душа натягивается, как невидимая струна, и если прекратится музыка, она оборвется вместе с ней. И мне было жаль, что у меня нет слуха и я никогда не смогу создать что-то настолько прекрасное, как этот этюд неизвестного композитора. Даже больше жаль, чем когда на меня так презрительно пялилась та красотка лорда. Я вышла в сад, заметно прихрамывая и почти наслаждаясь своей хромотой. Хромая, не нужно гнаться за кем-то, стараться выглядеть лучше, потому что хромота все равно все испортит, и от этого было спокойно. Мелодия догоняла меня, лилась мне в спину и ускользала сквозь пальцы. Я прохромала к подвешенному между деревьями гамаку, сорвала с ветки кисловатое мелкое яблочко и со счастливым вздохом устроилась в нем, раскрыв книгу. Хромота это самое лучшее, что случалось со мной за последнее время. Она давала мне свободу делать только то, что я хочу. И тут раздался этот смутно знакомый голос:
– Значит, это правда? Ну как твое самочувствие?
От неожиданности я дернулась и чуть не грохнулась на землю. В десятке шагов, опираясь о низкое сливовое дерево, как предвестник зловещего неотвратимого конца света, стоял Адар. Я даже глаза протерла. Кто его пустил? Как он вообще узнал, где я живу?
– Отлично, – пробормотала я, все еще надеясь, что это просто кошмарный сон. Он меня преследует? – А что вы… ну тут… делаете…
– Проходил мимо и решил справиться о твоем самочувствии. Твоя сестра сказала, что ты пострадала, свалившись с лошади, – он сказал это так небрежно, будто справляться о самочувствии полузнакомой девицы, самое естественное, что бывает в жизни.
– А-а… но мы же не настолько знакомы…
– Я же сказал, просто проезжал мимо, а учитывая твою способность влипать в ситуации, я ожидал чего-то худшего, чем легкое прихрамывание.
– Легкое? – возмущенно переспросила я. Да глаза тетки наполнялись слезами жалости, когда она смотрела, как я ковыляю. Повисла тишина. Главный городской развратник стоял и о чем-то раздумывал.
– Ну, как вам вчерашний бал? – вымученно спросила я. Иногда условности сильнее нас, и вежливую беседу нужно начинать, а не в напряженном молчании смотреть друг на друга. Вот поговорим о бале, перейдем на разговор о погоде, а потом я сошлюсь на усталость и наконец выпру его из батюшкиного поместья.
– Пустая трата времени, – с подкупающей откровенностью признался он, подходя ко мне ближе, бесшумно, чуть крадучись, как охотник настигающий свою жертву. За его перемещениями я наблюдала опасливо.
– И бездарная трата средств. – Ну да, он же торговец, только об этом думать и может. – Но иногда проще согласиться с чужими причудами, чем бороться с ними. Но замок того стоит, – зачем-то сказал он и замолчал. Потом посмотрел на меня. – Очень болит?
– Нет. Я всего лишь немножечко упала с лошади.
Адар дотронулся до моей левой поврежденной ступни. Пока он заговаривал мне зубы, оказался непозволительно близко.
– Эта?
– Не трогайте мою ногу!
Моя бедная репутация, предпоследнее богатство несчастной девушки. Его пальцы разминали мою ступню, ноющие мышцы расслаблялись, и уже казалось никакого падения не было, и стоит мне встать, походка будет плавной и ровной как раньше. Мне было тепло и уютно, клонило в сон, и странно, что в компании этого жуткого человека могло быть так свободно. Может потому что раньше мне никогда не делали массаж ног.
– Кто вас пустил? – спросила я.
– С твоим отцом мы ведем некоторые совместные дела, и визит в этот дом не является чем-то запретным. – Ловелас кажется даже обиделся.
Я смотрела на него снизу вверх, и глядя в его лицо, ощущала как лопается, трещит по швам мой привычный мир. Этот совративший полгорода замужних дам и вдовушек просто не мог нести с собой ничего хорошего и то, что он находится в моей жизни, насильно влез в нее, а отец просто не нашел слов его как-то выкинуть отсюда, меня раздражало. Все-таки они ведут дела, и отец наверно сейчас придет и скажет, чтоб он проваливал от его дочери. Должен придти. Или папа просто не знает, что я здесь. В любом случае, это нагло.
– Отпустите мою ногу, – раненым зверем прорычала я. – Что я вам такого сделала?
Он усмехнулся.
– Просто и мне случалось сворачивать конечности, и я знаю, как это неприятно.
«Интересно он сворачивал их себе или другим», – подумала я. Я была в своем обычном неказистом домашнем платье, у меня были растрепаны волосы, потому что с утра я их, ленясь, едва заплела в косу. Конечно, я ведь болею. И вообще не понимала, с какой стати меня назначать жертвой совращения. Мы едва на балу сказали друг другу несколько слов.
Почему я? Или ему что-то еще надо. Дружбы?! Но спросить вслух мне не хватало духу.
Позже, даже под страхом смерти я не смогла бы точно пересказать, о чем мы болтали. Миара все еще играла на пианино, и ее музыка странно сближала и отбивала любое желание спорить и ссориться. Отец и тетка Розамунда так и не появились, поэтому мы были вдвоем. Я лихорадочно прикидывала, неужели они настолько уверены, что на мне никто не женится, что рискуют оставлять нас наедине. Меня это оскорбляло. Адар рассказывал о своей жизни, ровно, неспешно, как о чем-то обыденном.